Не обращая внимания на рану, я встаю и захожу в кантину. И в этой затхлой забегаловке, за пыльным столом снова вижу графа Дуку. Он старательно протирает платком от пыли стакан, на столе перед ним стоит старая бутылка вина. А рядом сидит, беззаботно болтая ногами, Энакин, и никто из них вновь не обращает на меня никакого внимания.
— Вино здесь безопаснее воды, — произносит Дуку, взглянув на мальчика. — Спасибо, что принес, Эни. Хорошо, что в подвалах «Пьяной Стороны» действительно остались кое-какие запасы.
— У нас на Татуине так мало воды… — задумчиво отвечает ему Энакин, — А я мечтаю увидеть море. На твоей планете есть море?
Граф улыбается в ответ:
— Океан.
— Что тут происходит? — не выдерживая этого зрелища, так сильно контрастирующего со всем, с чем здесь пришлось столкнуться, срываюсь я на крик. Но оба посетителя недействующей кантины просто молча смотрят на меня.
— Что ты знаешь про эту Черную Пирамиду? — подойдя ближе, обращаюсь я к Дуку.
— Какую еще черную пирамиду? — ровным тоном переспрашивает граф. Мне слабо верится, что он действительно ничего не знает. Он хочет зачем-то выставить меня безумцем? После того, что видели мы оба у заправочного пункта?
— Я говорю о монстре! Я столкнулся с ним в подвале. Нужно доказательство?
Я опираюсь правой ногой на стол и раздвигаю пальцами разрезанную одежду, чтобы он мог увидеть мою кровавую рану. Граф недовольно кривится и отводит взгляд:
— Ну ты бы еще плюнул мне в стакан! Тебя что, риики воспитывали?
Мне трудно сохранять самообладание. Мне кажется, что если Дуку не захочет раскрывать карты, я не смогу никакими методами заставить его это сделать, но, тем не менее, не оставляю попыток:
— Ты сам знаешь, что тут творится! И наверняка знаешь, что на складе этого заведения откуда-то взялось свежее мясо!
— Мясо несвежее. Ему уже много дней, его едят черви, — сообщает он, с омерзением дернув головой.
— Я видел его только что. Мясо с кровью! Но даже если нет, тебя не удивило, что кто-то заготовил мясо? На планете, где нет разумной жизни уже тысячу лет?!
Человек с тем же показным безразличием отмахивается:
— Мне все равно. Мясо не кусается.
— А монстр?
— Мальчик не видел там никакого монстра.
— Ты не хочешь понять…
— Я хочу пить, — властно перебивает меня граф. Я замолкаю. Все это бесполезно.
Дуку вздыхает и наливает себе вина. Вдруг он роняет бутылку, отталкивает стакан и, вскочив, пятится от стола.
— Что ты такого увидел? — интересуюсь я. Передо мной просто разбитая бутылка и разлитое на пыльном полу вино.
— Не твое дело, — бросает человек, и его передергивает. Он чувствует отвращение. Сильное отвращение.
У меня нет сомнений, что Дуку прекрасно понимает, о чем я говорю, и видит странные вещи здесь, как и я. Что только за причина может быть у него молчать об этом? Хотя, может, это и не так важно, у нас разные дороги, и я вполне могу идти своей без его ответов.
— Энакин, — окликаю я ребенка, — ты идешь со мной!
Но мальчишка явно не желает следовать моему требованию.
— Кто ты такой, чтобы мне приказывать?! — получаю я дерзкий ответ.
— Тот, кому сейчас принадлежит твоя жизнь. Хочешь жить — иди сюда.
— А ты заставь! — смело огрызается ребенок.
Я вновь одариваю его грозным, пугающим взглядом, вынося предупреждение, которое должно его встревожить:
— С огнем играешь…
— Ты пробовал когда-нибудь не угрожать, а спокойно разговаривать? Знаешь ли, помогает, — иронизирует Дуку. Не хватало только его вмешательства в эту ситуацию! Энакин вскакивает со своего места и пытается спрятаться за высокой и достаточно крепкой фигурой графа Серенно.
— Ты злой! — обиженно произносит мальчик, оглядываясь в мою сторону.
— Ну да, я злой. Зато граф добрый, — издевательски пытаюсь отплатить я той же монетой скрытному человеку, который что-то темнит. — Вот, при нем ты снова раб. Носишь ему вино из подвала с монстром…
— Это ты монстр! — отчаянно восклицает Энакин. — Зачем ты убил джедая?
— Для моего учителя, — сухо отвечаю я.
— Потрясающее объяснение, — снова саркастично усмехается Дуку. — После этого он точно пойдет с тобой.
— Послушай! — пытаюсь я обратить на себя внимание мальчишки и заставить его пропустить мимо ушей замечание графа. — Если твой джедай учил бы тебя и сказал бы тебе убить кого-то — ты бы это сделал?
— Да ну вас! — отчаянно выкрикивает Энакин и бросается наутек. Я наверняка заставил бы его пойти со мной, нашел бы аргументы, если бы Дуку не лез в это дело. Можно предположить, что у него есть свой интерес, что он знает, что такого особенно в этом ребенке. И тогда совершенно ясно становится, что на Коррибане граф не только лишь «пытается выжить».
Однако он никак не реагирует на то, что мальчишка сбежал. Да, у него отменное самообладание. Не говоря ни слова человеку, я тороплюсь уйти, намеренно хлопнув дверью. Может, Энакин еще не успел уйти далеко.
Улицы Дрешде обрели более привычный вид серых обветшалых построек. Плотный туман вновь мешает видимости и осадки из пепла продолжают укрывать рыжую почву. Нет, найти кого-то в таких условиях, да еще и будучи отрезанным от Силы, кажется невыполнимой задачей. Если только существует что-то невыполнимое для ситха.
Уйдя достаточно далеко от кантины, я присаживаюсь на побитых ступенях некогда жилого здания, чтобы обработать рану. Стена разрисована беспорядочно густо разбросанными схематичными изображениями глаза. Множество глаз разного размера нарисованы черной краской, а в центре между ними выведена надпись: «Исследование». Это несколько странно, но мое дело не рассматривать стены. Я накладываю на свою рану био-бакту толстым слоем, несколько раз, истратив всю ампулу, но ни малейшего облегчения не наступает. Оторвав кусок ткани от ситхской робы, я перевязываю ногу и собираюсь продолжить поиски странного мальчика. Тишина вновь сбивает с толку — едва я выхожу на дорогу, меня атакует очередная тварь. Высокая полуразложившаяся фигура, явившаяся из тумана, смутно напоминает заключенного гуманоидной расы. Его грязно-желтый в трупных пятнах торс покрыт рваными ранами, местами на теле видны врезавшиеся и вросшие в плоть куски колючей проволоки. Черты «лица» скрывает проржавленная металлическая конструкция, пробивающая голый череп толстыми штырями, закрывающая врезанными в глазницы пластинами глаза и в неестественном оскале растягивающая рот, из которого на голый торс и грязные штаны постоянно стекает кровь, капая на землю с вываленного языка, болтающегося между несмыкающихся челюстей, при каждом шаге. Руки монстра вытянуты, деформированы обмотавшими их массивными старыми цепями, которыми он и пытается бить. Память о тюрьме вновь отдается в голове болью. Ни эта боль, ни ранение не влияют на то, как я работаю виброножом, расправляюсь с закованным в цепи чудовищем и стараюсь бесшумно, почти не дыша, неспешно двигаться дальше, в неизвестность, сокрытую в плотном тумане. Едва на пустынных улицах замечаю новый темный силуэт, я атакую первым, стараясь максимально рассчитать расстояние и силу, чтобы покончить с тварью одним ударом. И, чудовищно медленно крадясь вперед, я вижу этих тварей в тумане снова и снова. Как много этих монстров-«заключенных»! Почему я вообще должен вспоминать ту проклятую тюрьму?! Я одержал победу и разорвал оковы — что еще? Я сражаюсь, прибегая ко всей выдержке и осторожности, на какую способен, чтобы не растрачивать убывающие силы и не создавать шума. И все же я замечаю, что на пепельной земле за мной остаются кровавые следы.